Наше сегодняшнее собрание должно было непременно пройти в этих стенах: этот дом был очень дорог Владимиру Владимировичу Софроницкому, как дорог и всем нам.
Я благодарен Музею А.Н. Скрябина за приглашение и возможность участвовать в этом собрании. Для меня это честь.

Жизнь Софроницкого соприкоснулась с нашей жизнью через его искусство, через его музыку, через его облик. Вспоминая, как звучал рояль Софроницкого, заново переживаю то необыкновенное впечатление, что на всю жизнь сохранилось от созерцания этого художника -
в Малом или Большом зале Московской консерватории, или в Доме ученых, или здесь в музее.
Мы все сознаем, какой счастливой, особенной минутой исторической жизни Россия связала себя и нас с национальным художником мирового звучания - Софроницким!
В этом году как-то особенно ясно стало, что искусство Софроницкого «собирает» множество
музыкантов и множество людей, сопричастных к музыке. Столетие со дня рождения и дата
кончины пианиста (40 лет в августе!) соединились в единую Жизнь великого артиста. Множество концертов и собраний было обращено к имени Софроницкого. Люди испытывали глубинную потребность обратиться к имени Софроницкого, приобщить себя к тому подлинному, что в искусстве было, есть и будет.
Софроницкий - уникальное явление. И это первое слово, которое приходит, когда пытаешься
характеризовать это явление. Уникальное, исключительное, неповторимое, то есть - чудо.
И второе слово-понятие, которое я хотел бы использовать и хотел бы, чтобы оно прозвучало рядом со словом-понятием «уникальное». Это - «естественный». Софроницкий - на редкость, на удивление, тоже в размахе чуда, естественное явление русского искусства. Воссоединение этих понятий - естественности и уникальности - может показаться странным. Как правило, никальное тянет за собой представление об исключительном, а исключительное понимается как из ряда вон выходящее. Но именно тогда искусство становится недосягаемо подлинным, когда оно выходит за пределы искусства, выходит в просторы «настоящего» и бесконечные пределы жизни, и при этом остается искусством, то есть организует жизнь по своему уникальному закону.
Софроницкий породнил в себе две стихии, которые (в разных проявлениях) были представлены иными, выдающимися и даже великимии, артистами.
Софроницкий породнил в себе искусство и жизнь, и здесь мы касаемся проблемы великой сложности и трагизма. Да, искусство и жизнь - не одно. Но они могут обрести единство во мне, в единстве моей личности.
Но не каждой личности в искусстве, даже большой, значительной, это удаётся. Соединение в единстве личности искусства и жизни как категории Высшей, и при этом формирование жизненного пространства именно под влиянием духа музыки, духа искусства - такое удавалось совсем избранным, ибо такое не может само по себе удасться, «получиться». Такое дается от Бога, от самого существа человеческого, окрылённого Господом Богом. Софроницкому это было дано.
Еще одно понятие связано с Софроницким. Это представление о мировом масштабе русского искусства.
Когда говорят «мировое» и «русское» искусство, это «и», оно всегда какое-то слабенькое, упрощающее реальную картину, реальную ситуацию.
Русское искусство и есть - мировое искусство. Это его неотъемлемое состояние, его нельзя оттуда химически «выделить».
Но под мировым уровнем мы часто подразумеваем европейский характер, европейство.
И в Софроницком мировое присутствие европейского духа, европейского искусства, европейской мысли всегда ощущалось, как в подлинном русском художнике, который открыт не просто всему на свете, но открыт тому, что искусство способно обогатить и хотя бы чуть-чуть подкрепить силы людей живущих.
Я думаю, что в Софроницком, его образе, мы встретились с каким-то исключительным, естественным и правдивым проявлением русского национального духа в его божественном измерении и в его всемирном масштабе. То есть речь идет об истинной и объективной Красоте.
Позволю себе привести несколько строк из «Иконостаса» Павла Флоренского, который, на мой взгляд, замечательно определил, что есть истинный художник:
«Истинный художник хочет не своего во что бы то ни стало, а прекрасного, объективно прекрасного, то есть художественно воплощенной истины вещей».
Художественно воплощенная истина вещей всегда присутствовала в искусстве Софроницкого и составляла его исчерпывающую сущность.
Объективное и субъективное в искусстве так органично сочеталось в личности Софроницкого, что он явил нам образ русского художника как идеального существа, и в то же время как могучего творца со своей твердо определившейся эстетикой, со своими правилами жизни, со своей исключительной независимостью.
Владимир Владимирович Софроницкий являет нам пример на удивление достойной жизни и удивительной, редкостной независимости художника, который никогда не склонил головы ни перед какими жизненными трудностями, никогда и никак не противопоставил себя обществу и, тем более, людям, народу.
Он был одинокой фигурой в искусстве своего времени, и, как мы все больше сознаём, в русской музыке, в исполнительском искусстве.
Ещё одно неоценимое свойство искусства Владимира Владимировича - вдохновенного, естественного и определенного - его искренность, искренность и еще раз искренность. Эта трижды повторенная искренность и есть пронизывающая и исчерпывающая характеристика Владимира Владимировича Софроницкого.
Какая странная и удивительная судьба! Какая странная и ясная жизнь!
Даже когда вы приходите на Новодевичье кладбище, вы знаете, где могила Чехова, где могила Гоголя. Но довольно трудно найти могилу Софроницкого. Как-то всё у него сложилось негромко -жизнь всё время его сохраняла, немного «упрятывала», скрывала. Нужно душевное напряжение, чтобы тропу к Софроницкому не потерять.
В современном искусстве не так много людей (в разных поколениях), которые были бы способны продолжить традицию Софроницкого, могли бы приблизиться к художественному смыслу Жизни. Но оттого лишь возрастает значение удивительной личности Софроницкого. Его музыка как бы реет над нами. И только подняв голову к небесам, можно расслышать, и может быть ощутить присутствие этого Художника в нашей жизни.
Он не один из многих, не один из первых. Он просто один. Но к нему единственному мы прислушиваемся, ибо он являет нам подлинное вдохновение. А вдохновенный, как говорил когда-то немецкий поэт-романтик Новалис, во всех своих проявлениях выражает высшую жизнь.
Философское вдохновение Софроницкого ни на секунду не претендовало на то, чтобы научить нас жить. Просто рядом с нами жил и творил удивительный художник, и рядом с ним мы, если было дано расслышать его, становились чуть-чуть другими. Мы ощущали в себе потребность в том искусстве, в той жизни и в том идеале, которого он сам был преисполнен от первой и до последней ноты своей жизни.
Той абсолютной красоты, которую ощутил Софроницкий в русской жизни и которую он собою воплотил, нам всегда будет не хватать. Но эта абсолютная красота им уже в нас поселена, она в нас живёт. И она всегда будет нести в себе нам новую тайну.
Эта тайна будет обещать нам прикосновение к подлинной красоте, ибо Софроницкий - это русское искусство не только XX века, но русское искусство как таковое в его самом изысканном, самом тонком и самом естественном проявлении.
Прикосновение Софроницкого к роялю рождало чрезвычайную атмосферу недосягаемой правды. И сегодня, обращаясь к нему, мы
также способны ощутить в себе исключительную возможность прикосновения к этой недосягаемой правде.
Софроницкий был из тех величайших художников, которые не стремились создать шедевр в сегодняшний вечер, но в которых жил Закон, и они этот Закон воплощали, помимо своей воли, будучи ему сами подчинены естественно и согласно своему нраву, своему таланту.
Общение с образом Софроницкого и с его музыкой - это выращивание в самих себе призвания. А уж призвание может многое сотворить с нами.

Комментарий
Андрей Андреевич Золотое — профессор. Заслуженный деятель искусств России, Лауреат Государственной премии России и Премии Москвы, академик Международной академии творчества и Национальной академии кинематографических искусств и наук, член Союза композиторов и Союза писателей России.

Предыдущая статья прорпор Следующая статья